Тяжесть венца - Страница 49

Анна вдруг ощутила леденящую тяжесть внутри. «Наверное, так рассуждал бы и Филип», – подумала она. Ее возлюбленный всегда был крайне щепетилен в вопросах чести, и ему вовсе не легко было решиться увезти ее от всех и скрыть в стенах Нейуорта.

А Френсис Ловел тем временем склонился перед ней в поклоне и произнес:

– Прошу простить меня, миледи, если я был излишне откровенен и дерзок с вами. Однако памятью вашего великого отца заклинаю вас – сохраните в чистоте свое имя, а заодно и имя человека, который единственный из дома Йорков ни разу не уронил своей чести и которому я служу верой и правдой. Скройте от людей этот ваш поступок, ибо он никоим образом несовместим с именем потомка Плантагенетов, которое вы теперь носите, и может бросить на вас тень бесчестия…

Он неожиданно умолк, отведя взгляд, но уже через мгновение глаза его гневно сверкнули.

– Клянусь Крестом! С каких это пор, Уильям, вы взяли худую моду подслушивать?

Анна оглянулась и увидела приближавшегося со стороны ручья молодого Уильяма Херберта. Он был в мягкой обуви и двигался абсолютно бесшумно. На плече у него лежало удилище, а в руке он держал связку только что пойманных рыбешек.

От гневного окрика Ловела юноша поначалу опешил, а затем надменно вскинул голову.

– С каких это пор, сэр Френсис, вы стали позволять себе говорить со мной таким тоном?

– Я говорю с вами так, как вы того заслуживаете.

– Не вам, сэр, поучать меня, не вам читать мне моральные прописи, а тем паче оскорблять меня.

Юноша был готов постоять за себя. Лицо Ловела побагровело от ярости, но Анне было не до их перебранки. Дернув повод, она въехала под арку ворот.

В тот день она не вышла к завтраку. Леди Матильда и Френсис Ловел забеспокоились было, когда обнаружили, что ее нет в монастыре. Ловел бросился к Дайтону, чтобы узнать, где может находиться герцогиня. Дайтон равнодушно пожал плечами.

– Когда она верхом, то и до горы Бакден-Пайк может доскакать.

Но нет, Мираж стоял под навесом, а леди Анна не поднималась к себе после прогулки.

Первым герцогиню обнаружил молодой Уильям. Он отправился погулять с Пендрагоном, поскольку его раздражала вся эта поднявшаяся ни с того ни с сего кутерьма. Пес сам привел его в укромное место за каменной осыпью, где лежало поваленное дерево, – на нем одиноко сидела герцогиня.

Радостно поскуливая, Пендрагон бросился к ней и стал ласкаться. Уильям подошел ближе.

– Вас ищут в Сент-Мартине, ваше сиятельство.

И только тут он заметил на лице герцогини следы слез. В смущении он извлек из-за обшлага рукава платок и протянул ей.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам, миледи?

Она приняла платок и благодарно улыбнулась ему сквозь слезы. Уильяму пришлась по душе ее улыбка. Это было странно, ибо он считал дочь Уорвика своим врагом. Но вместе с тем ему было жаль ее.

Юноша подал ей руку, помогая взобраться на склон.

– Вы слышали наш разговор с сэром Френсисом? – спросила Анна.

– Всего лишь несколько слов.

Пока они поднимались по осыпи, герцогиня несколько раз судорожно всхлипнула.

Неожиданно Уильям повернулся к ней.

– Я не знаю, о каком проступке говорил с вами Ловел, однако, клянусь Всевышним, миледи, вы не должны были позволять ему так разговаривать с собой. Он слишком высоко взлетел при герцоге Глостере, этот выскочка, и стал забывать, что ему дозволено, а что грех. И если меня он считает мальчишкой, который ничего не в силах поделать из-за опеки, то вы, миледи, госпожа и герцогиня, имеете полное право поставить его на место.

Анна грустно улыбнулась, невольно любуясь Уильямом. У юноши были пшенично-золотые, ниспадающие до плеч волнистые волосы, густые темные ресницы и задумчивые голубые глаза. Он был очень хорош в своем негодовании – разящий ангел, еще по-юношески хрупкий, но с мощным очерком плеч. Настоящий воин и истинный лорд со временем.

– Я благодарна вам за поддержку, Уильям Херберт.

Он взглянул на нее с мальчишеской заносчивостью.

– Ошибаетесь, миледи. Это не поддержка. Я не забыл, что вы носите имя Невиль, а я из Хербертов, и между нами не может быть союза. Однако вы в состоянии исполнить то, что не под силу мне, – унять фаворита вашего супруга, который возомнил себя первым лицом на Севере страны после герцога Глостера.

«По крайней мере он искренен, – подумала Анна. – Наши отцы были врагами, и он также пытается возненавидеть меня. Что ж, этот мальчик честнее тех, кто прячет душевные порывы под масками чести и традиций».

Когда спустилась ночь, она заказала в церкви монастыря еще одну заупокойную мессу по мужу и сыну. Сколько их было отслужено за то время, что Анна провела здесь в тоске и одиночестве, решившись посвятить остаток дней памяти близких!

В этот вечер она, как и прежде, осталась молиться до полунощной. Стоя перед распятием, она не узнавала себя, чуждыми казались ей и привычные слова молитвы. Вся в бархате, ниспадающий с головного убора фай окутывает ее, словно дымкой, а на пальце поблескивает обручальное кольцо герцогини Глостер.

«Прости меня, если можешь, родной, – шептала Анна, оставив строгую латынь. – Я стала леди Севера Англии, и теперь у меня есть долг, а ведь ты, как никто другой, понимал, что это означает. Я больше не твоя жена, Фил, и отныне стану скрывать правду о нашем браке. Кэтрин будут считать моей приемной дочерью, как этого хочет Ричард, но обещаю, что никогда не забуду ни Нейуорта, ни того счастья, которое ты так щедро дарил мне. И я сделаю все, чтобы твоя дочь, Фил, ни в чем не нуждалась и была много счастливее нас с тобой!»

На следующий день она покидала затерянный в глуши монастырь. Монахини вышли проводить ее, и Анна тепло попрощалась с ними, пообещав не забывать их обители, так долго служившей ей домом, и не оставить ее своими заботами. Умиленные монахини вытирали слезы и низко кланялись, мать Эвлалия благословила Анну в дорогу. Однако сердце Анны было уже не здесь, и ей не терпелось поскорее покинуть Литтондейл.