Тяжесть венца - Страница 54

Эти воспоминания, воспоминания о былой счастливой жизни, словно оглушили Анну. Ей вдруг стало невыносимо играть роль сиятельной и великолепной герцогини. Вернувшись к себе, она отослала свиту и, отказавшись принимать кого-либо, до сумерек просидела в пустой комнате, в нише большого окна. Лицо Анны было печально и задумчиво, по нему пробегали тени, молодая женщина то улыбалась каким-то своим мыслям, то печально и горестно вздыхала.

Когда стемнело, над деревьями окружающего замок сада всплыла огромная полная луна. Анна не отрываясь глядела на ее сверкающий диск. Луна всегда была ее другом. Ах, те гипнотические ночи на юге Франции в Бордо, когда они с Филипом любили друг друга под хор цикад, или та отливающая старым серебром ночь в Лондоне, когда они вновь встретились после долгой разлуки, или полнолунные ночи над долиной Нейуорта, когда из дымного зала она поднималась на стены замка, вглядываясь в темные силуэты гор на фоне усыпанного звездами неба… Там ее находил Филип, и они бродили в сумраке вдоль стен или заключали друг друга в объятия в тени сторожевых башен, пока деликатное покашливание приблизившегося часового не заставляло их опомниться… Теперь же под сияющей луной она была совершенно одна.

Герцогиня медленно поднялась. Открыв высокую балконную дверь, Анна вышла на внешнюю галерею и спустилась в сад.

Серебрились стволы деревьев, нежная, еще по-весеннему негустая листва пропускала легкие потоки призрачного света. Анна вдохнула сырой вечерний воздух и зябко поежилась. Со стороны Йорка слабо доносился гомон затихающего города, порой подавала голос ночная птица. Освещенная луной длинная аллея доходила до стены ограды. Здесь, в самом отдаленном углу, стояла увитая плющом беседка. Неожиданно слуха Анны достиг перезвон струн. Она хотела было повернуть назад, но из тени беседки к ней с лаем устремился Пендрагон. Герцогиня сразу поняла, кому еще не спится в эту лунную ночь. Ее дог в последнее время привязался к Уильяму Херберту и предпочитал его общество обществу бывшей хозяйки. Анна остановилась. Наконец юноша вышел ей навстречу, в его руках была лютня.

– Что вы играли, Уил? – спросила герцогиня, медленно приближаясь.

Юноша поклонился, а когда заговорил, в его голосе звучала некоторая дерзость.

– Вам это не понравится, миледи. Эту песню сложил легкомысленный человек, правитель Флоренции, а ваш супруг не одобряет фривольных песен.

– И все же спойте ее мне.

Она присела на каменную скамью, полукругом тянувшуюся вдоль беседки.

– Обещаю, что, даже если она не вполне пристойна, я не стану осуждать вас.

Какое-то время юноша молчал. Сыну казненного Уорвиком Херберта было трудно петь для его дочери. Анна понимала это и не удивилась бы, если бы юноша отказался. Но Уильям запел. Прелестная мелодия, приятный молодой голос и певец, отлично владеющий итальянским. Анна улыбалась, слушая его.

Quant’e wella giovinezza,
Ma si fugg tuttavia;
Chi vuol esse’ lieto, sia;
Di doma’ non c’e certezza.

Сидевший рядом с Анной Пендрагон залаял в конце строфы, словно соглашаясь с этим утверждением. Юноша перестал играть и, словно мальчишка, расхохотался.

– Он всегда лает в этом месте, выражая свое одобрение. Славный пес. Умница. Он как будто понимает итальянский.

Анна потрепала пса по ушам.

– Моя дочь очень любит Пендрагона.

Она осеклась, вспомнив, что ей не следует упоминать о Кэтрин.

– Ваша дочь?

Анна помолчала мгновение. Она не хотела давать Уильяму Херберту новый повод презирать ее.

– Давайте-ка я тоже спою, Уил. Видит Бог, мой голос не столь хорош, как ваш, но песня развеет мою печаль.

Когда она заиграла, Уильям даже приподнялся. Это была не меланхолическая музыка придворных покоев, а дразнящая, острая песенка простонародья:

Священник под вечер заехал в село,
Отведал перцовой и тминной
И к полночи еле уселся в седло,
Спиной к голове лошадиной…
Куда подевалась твоя голова?
Чтоб черт подцепил тебя вилкой!..
И как без нее ты осталась жива,
Пока я сидел за бутылкой,
Которая булькает: буль, буль, буль…

– Святые угодники! – поразился молодой Херберт. – Откуда вы, сиятельная дама, взяли эту песню? Хотя… – Он хмыкнул. – Я и забыл, что дочь Уорвика выросла в обозе его армии.

Анна не обиделась. Старая мелодия каким-то чудом развеяла ее тоску, и она продолжала негромко напевать своим низким хрипловатым голосом нехитрый мотивчик:

Напившись, лошадка поела травы.
Священник подумал: «Не худо.
Не трудно скакать, если нет головы,
Но пить через хвост – это чудо».
Но тут он свалился на камень речной
И с каменной жесткой подстилки
Сказал: «Голова! И как раз надо мной.
Найди-ка ее без бутылки!
Которая булькает: буль, буль, буль…

Анна хлопнула ладонью по струнам и оборвала пение.

– Нет, эту песню я выучила не в армии Делателя Королей. Ее пели солдаты в замке Нейуорт. В самом прекрасном замке на свете.

Неожиданная теплота ее слов поразила молодого Херберта. Он смог лишь по-мальчишески упрекнуть ее:

– Что же вы не едете в этот замок?

Анна вздохнула.

– Не могу!

И тут Уильям неожиданно придвинулся к ней. Лунный свет озарил его лицо, и Анна увидела, как блестят глаза юноши.

– Вас не пускает герцог Глостер?

И, прежде чем она нашлась, что ответить, торопливо проговорил:

– Да, я знаю, это так! Теперь и вы его пленница, как и я. Он заполучил ваши земли, а вас станет держать тут, словно в заточении. Ричард Глостер очень скоро добьется власти над всей Англией. Ходят слухи, что не без его участия так своевременно захлебнулся в сладком вине Джордж Кларенс, как только стало известно, что король не желает смерти брата.