– Молчите, Уильям! Побойтесь Бога. Не стыдно ли вам верить нелепым слухам и клеветать на человека, который был вашим опекуном все эти годы?
Она увидела, как его зубы сверкнули в недоброй улыбке.
– Вы ведь не вчера родились, миледи Анна Невиль. И разве вам неведомо, как выгодно быть опекуном наследников состоятельных семей?
– Герцог Глостер достаточно богат, чтобы не опускаться до этого.
И снова этот мальчишка дерзко улыбнулся.
– Я считал, что сэр Ричард вынудил вас стать его женой. А оказывается, прекрасная Анна Невиль влюблена в своего колченогого мужа!
Анна вздохнула.
– Не ко всем же Господь был так милостив, как к вам, Уильям, и не всех наделил ангельской внешностью. Однако герцог Глостер не заставлял меня стать его женой. Он стал моим другом, он сделал для меня много доброго, а женщина не должна быть одинокой в этом мире. Она нуждается в защитнике и покровителе.
– Что ж, тогда так и сидите тут… На привязи у Глостера. Вы сказочно обогатили его, миледи, вы принесли ему славу. И теперь вы под его защитой. Очень надежной защитой. Не менее крепкой, нежели стены Тауэра! Странно только, что вы столько лет не боялись жить без защитника.
– А я и не жила одна. У меня был защитник.
При этом герцогиня так горестно вздохнула, что уже собиравшийся покинуть ее Уильям, невольно задержался на выходе из беседки.
– Как вас понимать?
Но Анна ничего не ответила. Ушла.
Этой ночью, как некогда в стенах монастыря Сен-Мартин Ле-Гран, она проснулась от собственного крика. И когда перепуганные фрейлины, дежурившие у ее покоев, вбежали в опочивальню, то увидели свою госпожу сидящей на кровати с мертвенно бледным лицом и в слезах.
– Снова этот кошмар… – только и смогла простонать Анна. – О Матерь Божья, дай мне силы! Опять я ищу и не могу найти тело своего мальчика…
Хорошенькая манерная Джеральдина Нил совершенно растерялась и с перепугу расплакалась. Более хладнокровная Эмлин Грэйсток не удержалась от вопроса:
– Госпожа моя, о каком мальчике вы говорите?
– Ее светлость имеет в виду дитя, которое, с Божьей помощью, готова понести от своего супруга.
Матильда Харрингтон, неприбранная, с кое-как заколотыми волосами, решительно вступила в опочивальню. Как всегда, сухая и властная, никогда не теряющая самообладания, она выслала девушек, прикрыла дверь и, не обращая внимания на всхлипывающую Анну, стала возиться у камина, пока не приготовила успокаивающий отвар из липовых цветов с добавлением щепотки незрелых маковых зерен. Анна покорно выпила поднесенное питье и улеглась на своей широкой кровати, позволив статс-даме укрыть ее. Но Матильда не спешила удалиться и осталась сидеть на скамье у камина, строгая, с прямой спиной и сложенными на коленях руками. Анна сравнила ее со стражем, бдительно несущим свою службу. Это была странная мысль, но отчего-то она вызвала в памяти слова Уильяма Херберта, и Анна всерьез задумалась над тем, каковы же ее нынешние права и является ли она свободной или впрямь все окружающие люди – ее тюремщики и шпионы герцога Глостера.
На другой день Анна задумчиво сидела в своих покоях. Перед ней лежало сочинение Еврипида «Геракл». Анна прочитала: «Бороться с испытаниями, посланными богами, означает выказывать не только свою храбрость, но и глупость».
Анна закрыла глаза. Нет, если бы она не восстала против своей судьбы, она никогда не познала бы счастья жизни с Майсгрейвом. Ее прошлое дает ей силы жить дальше. Ибо, несмотря на все нынешнее величие, она и впрямь чувствует себя скованной условностями и ограничениями своего нынешнего титула. Конечно, она живет в холе и роскоши и немногие заплакали бы о ее участи, однако Анна и действительно ощущала, что ее сделали узницей. Ведь, по сути, она так и не научилась понимать человека, ставшего ее нынешним супругом, и невольно страшится его приезда. Отчего? Почти интуитивно Анна чувствовала его волю над собой даже сейчас, когда он далеко. А тут еще эти смущающие речи молодого Херберта…
Анна встряхнулась, прогоняя эти угнетавшие ее мысли, и велела фрейлинам собрать ее к выезду. У добросовестной Матильды Харрингтон все было уже готово. Герцогиню облачили в платье бордового бархата, в тон к нему было богатое, опушенное куницей сюрко, по подолу которого шла парчовая кайма с вытканным узором «гранатового яблока».
Когда фрейлины уже убирали волосы госпожи под ажурный двухъярусный головной убор, дежурный паж сообщил, что к миледи просится молодой Херберт. Суровая Матильда уже хотела отослать навязчивого юношу под предлогом, что туалет герцогини не окончен, но Анна велела, чтобы Уильям подождал, и, когда дамы раскланялись, распорядилась впустить его.
Юноша только мельком взглянул на герцогиню и быстро поклонился.
– Прошу великодушно простить меня, но я пришел извиниться за дерзкие слова, сказанные вчера вечером. Я повел себя излишне самонадеянно и грубо, тогда как вы были милы и расположены ко мне. Поэтому простите.
Он вновь поклонился, однако в его глазах Анна прочла все то же недоверчивое высокомерие. Ей даже стало грустно. Старая вражда их отцов… А ведь ей импонировали откровенность этого юноши, его достоинство и даже некая беззащитная вспыльчивость.
– Пустое, Уильям. Я уже все забыла.
Он нерешительно переступил с ноги на ногу.
– Дозволено ли мне будет теперь обратиться к вам с просьбой?
– Я слушаю вас, Уильям, присядьте.
Но он остался стоять, глядя ей прямо в глаза.
– Я слышал, что герцог вскоре возвращается. Не могли бы вы обратиться к его светлости с просьбой, чтобы он не чинил более препятствий моему браку с сестрой королевы Мэри Вудвиль. Мы давно обручены, но герцог Глостер всячески откладывает время нашей свадьбы.